Неизвестные письма Константина Симонова руководителям СССР. Публикуются впервые
Эпистолярное наследие Константина Симонова (28 ноября исполняется 100 лет со дня его рождения) очень велико, боюсь даже приблизительно назвать число его адресатов. Причем на абсолютное большинство писем к нему он отзывался и, в зависимости от интереса, который вызвало письмо или отправитель, его ответ мог быть и коротким, и длинным, напечатанным на машинке или написанным от руки — в любом случае с ответа снималась машинописная копия, а если письмо диктовалось прямо машинистке, то в каретку закладывался второй экземпляр, который потом подшивали в том текущего года или второй том того же года, называемые в дальнейшем «ВС — Все Сделанное» за очередной год. Так что в архиве отца — и в том, что сдано в РГАЛИ, и в том, что осталось дома, в его кабинете, все письма подшиты и пронумерованы. И только материалы «Особой папки», из которой взяты письма, предлагаемые журналу «Родина» для публикации, лежат дома, отдельно от остальных. Отец не хотел, чтобы они попали в чужие руки. По крайней мере, во время, ограниченное сроками жизни автора или адресатов или какими-то другими событиями, ставящими исторические скобки в литературной истории. Большая часть этих писем — письма во власть. Я бы не решился называть это перепиской, ведь ответных писем нет и не было. Ответы давали по телефону или в специально организованных беседах — так, чтобы от высказанных слов не осталось следа. Поэтому написать, что так Симонов общался с коммунистическим руководством, было бы большим преувеличением. Я бы назвал это скромнее: так Симонов выражал отчаянье от собственного бессилия в борьбе за правду о войне, в борьбе с анонимной силой, именуемой цензура.
Есть у Слуцкого — любимого поэта отца из следующего за ним поколения — такие строки, разумеется, при жизни не напечатанные: «Лакирую действительность. Исправляю стихи. Перечесть — удивительно: и стройны, и тихи».
Отец любил Слуцкого, но под этими строками ни за что бы не подписался. Однако процесс работы над дневниками, даже тот, который поверхностно описан в этих письмах, свидетельствует: было, было, только не помогло. Так и кончилась эта эпистолярная эпопея ничем: книжку «Нового мира», где дневники были набраны, рассыпали, а книга «100 суток войны» в ее первозданном виде появилась в печати через двадцать с лишним лет после описываемых событий и через десять лет после отцовской смерти.
«Мне с каждым днём всё тяжелей жить и работать…»
Так Симонов выражал отчаянье от собственного бессилия в борьбе за правду о войне, борьбе с анонимной силой, именуемой цензура
В той же папке лежат и письма 1976-77 годов, свидетели не менее титанического труда по отстаиванию нюансов, отделяющих в воспоминаниях правду от лакировки оной, но это уже арьергардные бои, когда подлакированные и слегка подобрезанные дневники готовились к печати в журнале «Дружба народов» под новым названием » Разные дни войны». Драма серьезного писателя в советское время заключалась не только в том, что он вынужден был выкидывать из написанного важнейшие для себя или для истории куски, но и в том, что ему приходилось заравнивать края от нанесенного ущерба. Ведь как профессионал он не мог допустить, чтобы в повествовании образовались дыры. То есть он не только выглаживал испоганенный текст, но и скрывал от читателя меру вмешательства в этот текст надзорных инстанций. Отсутствие каверн было слабым профессиональным утешением. Этим писатель, сохраняющий достоинство, ни с кем не делился.
В публикуемых письмах мы видим Симонова в минуты, когда он все еще сохраняет иллюзии, искренне надеется, что его литературные заслуги перед отечеством, его шесть Сталинских премий, его всенародная слава автора «Жди меня» заставят вождей откликнуться на его призыв. Он даже диссидентствует, бунтует в этих письмах, то указывая на несоблюдение сроков, то требуя выполнения данных ему в устной форме обещаний. Тщетно. Несчастье партийного писателя — его верность партийной дисциплине — различимо в этих письмах с намного большей очевидностью, чем в его художественных произведениях, и чем в самих дневниках, о которых и идет речь в письмах.
Алексей Симонов
«Не забываю и никогда не забуду об ответственности Сталина…»
Генеральному Секретарю
ЦК КПСС
товарищу Л.И. Брежневу
Многоуважаемый Леонид Ильич!
Прошу помочь мне, потому что я как писатель поставлен в тяжелое положение. В течение двух лет я готовил к 25-летию начала войны книгу «Сто суток войны» — мои дневники военного времени вместе с моими комментариями, написанными сейчас. Эта работа должна выйти книгой в издательстве «Советская Россия» и войти в последний том издающегося сейчас собрания моих сочинений. Перед этим я передал ее для публикации в журнал «Новый мир».
Цензура держала первую часть этой работы полтора месяца. Сначала от меня потребовали справку из Военного архива. Архив, прочитав мою работу, немедленно дал такую справку. Затем потребовали, чтобы я параллельно направил свою работу в военную цензуру. Военная цензура прочла мою работу в два дня и предложила мне четыре купюры, которые я и сделал.
После этого моя работа еще полмесяца без объяснения причин лежала в общей цензуре и в итоге была вынута из девятого номера «Нового мира».
Только когда я сообщил обо всем этом в Отдел культуры ЦК КПСС и попросил, чтобы цензура дала мне тот или иной ответ, меня, наконец, пригласили в цензуру и предложили сделать ряд поправок и купюр.
Ответы Константину Симонову давали по телефону или в специально организованных беседах — так, чтобы от высказанных слов не осталось следа.
Я трижды сидел в цензуре и делал поправки. В том числе, в связи с запрошенным цензурой отзывом из Военно-мемуарной комиссии ПУРа. Работники этой комиссии написали свой безымянный отзыв местами в оскорбительном для меня тоне. Но я внес поправки и по их замечаниям, там, где в них была доля истины. Всего я сделал свыше сорока исправлений и купюр, во всех тех случаях, когда я хоть в какой-то мере мог с ними согласиться. После этого цензура официально разрешила мою вещь в печать.
Но когда тираж журнала с моею вещью был уже почти весь отпечатан в типографии, цензура запретила ее печатать.
Когда я прямо спросил руководителя цензуры тов. Романова П.К. «Почему неделю назад он сам дал официальное разрешение печатать мою вещь, а теперь взял свое разрешение обратно» — он сказал мне, что он сделал свои выводы из совещания-семинара идеологических работников и на основе этих сделанных им выводов, теперь отказывает мне в праве напечатать мою работу. Я ответил, что не могу согласиться с его сугубо административными выводами из идеологического семинара.
Тогда он заявил мне, что все сделанные мною по советам и настояниям цензуры многочисленные поправки все равно не меняют «общей концепции» моей книги. Мне осталось ответить на это, что я писатель, а не флюгер, и что я обращусь за помощью в ЦК КПСС.
Так выглядит с внешней стороны вся эта длинная история, конец которой смахивает на издевательство.
А суть дела в том, что в моей книге о первых месяцах войны содержится и не может не содержаться критика культа личности Сталина.
Очевидно, есть люди, которые на словах говорят, что постановление ЦК КПСС 1956 года «О преодолении культа личности и его последствий» является правильным и остается в силе. А на деле стремятся не пустить в печать литературное произведение, написанное в духе этого Постановления, о самом трудном периоде нашей истории.
Моя книга написана в духе этого Постановления, которое я был бы готов поставить эпиграфом к ней все целиком, если бы это было принято в художественных произведениях.
Я никогда не считал и никогда не писал, что Сталин «руководил войной по глобусу». Я никогда не забывал и писал о том, как Сталин 7 ноября 1941 года был на Красной площади, и как много это значило для обороны Москвы.
Я наотрез отказался внести какие бы то ни было поправки в свою книгу «Живые и мертвые», когда после XXII съезда некоторые прыткие издательские работники вручили мне эту книгу, заложив в ней на предмет «дополнительного обдумывания» — все места, где шла речь о Сталине.
Но наряду со всем этим, я, работая над своими книгами о войне, не забываю и никогда не забуду об ответственности Сталина и за 1937-1938 гг., и за ту обстановку, в которой мы встретили войну.
Я писал в своей книге «Живые и мертвые», что Сталин человек великий и страшный, и остаюсь при этом убеждении и теперь.
В моих, опубликованных раньше книгах о войне «Живые и мертвые», «Солдатами не рождаются», «Южные повести», «Каждый день — длинный»- та же самая концепция, что и в моей новой книге «Сто суток войны», и в романе «Сорок пятый год», и в фильме об обороне Москвы, над которым я сейчас работаю.
О будущей публикации моей работы «Сто суток войны» в журнале и отдельной книгой не раз упоминалось в печати, с указанием на то, где и когда она будет опубликована полностью. Две главы из нее с этим же указанием печатались в газете «Известия». Третья глава напечатана там же, в «Известиях». Другие главы читались по радио. В связи с публикацией глав из моей книги в «Известиях» я выступал по телевидению, отвечая на многочисленные читательские письма.
Помимо принципиального несогласия с цензурой, я не могу примириться с тем, что некоторые люди, впервые в моей жизни, пытаются сделать из меня «запрещенного» писателя. И не понимаю кому и для чего это нужно?
Прошу Вашей помощи — чтобы был выпущен в свет уже почти полностью отпечатанный номер журнала с первой частью моей работы, а в дальнейшем была напечатана вся моя книга. А если Вы, при Вашей огромной занятости, могли бы принять меня,- буду благодарен Вам за это.
_ Глубоко уважающий Вас…
29 октября 1966 г.
«Когда лежит под запретом книга, работать нелегко…»
Секретарю ЦК КПСС
тов. П.Н. Демичеву
Многоуважаемый Петр Нилович!
29-го октября прошлого года я обратился в ЦК КПСС с просьбой о помощи в связи с тем, что цензура задержала публикацию моих военных дневников. 15-го ноября прошлого года, в связи с этим обращением в ЦК КПСС, я был на приеме у Вас, и Вы мне сообщили, что мои дневники будут разосланы для чтения и порекомендовали мне, как положено, терпеливо ждать решения вопроса о публикации моих дневников. Я выполнил ваш совет и на протяжении пяти месяцев никому ни одним словом не напоминал о себе, ни о своей книге.
Сегодня я улетаю на месяц на Дальний Восток в качестве специального корреспондента «Правды». Вернусь обратно накануне съезда писателей — 16го мая. К этому дню пройдет как раз полгода со времени нашей встречи с вами.
Я, конечно, не сижу, сложа руки, — работаю. Но когда лежит под запретом книга, на которую ушло три года жизни, работать нелегко. Хочу верить, что кто-то задумается над этим ко времени моего возвращения.
_ Уважающий Вас…
16 апреля 1967 года
«Принявшая небывалые размеры активность нашей цензуры…»
Заведующему отделом
культуры ЦК КПСС
тов. Шауро В.Ф.
Многоуважаемый Василий Филимонович!
В связи с теми сведениями, о которых мне было сообщено в Отделе культуры, о том, что кто-то в Италии собирается издавать мою, еще не вышедшую у нас книгу «Сто суток войны», и о том, что там в Италии якобы имеется текст ее, неведомо откуда взявшийся (в чем я, кстати сказать, сомневаюсь), я считаю полезным послать издателю моей книги «Каждый день длинный…» письмо, копию которого прилагаю.
Это письмо преследует три цели:
1) Я выражаю свое принципиальное отношение к кражам и жульническим изданиям наших книг за рубежом.
2) В том случае, если рукопись «Ста суток войны» в Италии действительно есть, и она у Рицолли, то Рицолли будет заранее ясно, что издавая ее до того, как она вышла у нас на русском языке, он вступает со мной в прямой и резкий конфликт.
3) Если этой рукописью располагает любое другое издательство, то Рицолли, на основании моего письма, будет иметь выгодную для него возможность в той или иной мере воспрепятствовать изданию этой рукописи в Италии до ее выхода у нас, а после ее выхода у нас — будет иметь право на преимущественное издание ее в Италии. Очевидно, в конце октября, в связи с неделей советской культуры в Италии, я могу оказаться там и все обстоятельства выясню на месте. Но по зрелому размышлению, я думаю, что посылка такого письма сейчас, предварительно, была бы полезна для дела.
Прошу рассмотреть этот вопрос.
На тот случай, если он не будет решен до моего отъезда — 11 августа с.г. на Дальний Восток, я оставлю подлинник письма в Союзе писателей у К.В. Воронкова с тем, чтобы оно было отправлено Союзом писателей в Италию уже в мое отсутствие, если будет сочтено целесообразным сделать это.
В связи со всем сказанным считаю своим долгом выразить глубокое убеждение в том, что неумеренно разросшаяся и принявшая за последнее время небывалые размеры активность нашей цензуры, продолжающей все расширять список т.н. «запрещенных» произведений, все чаще объективно играет на руку зарубежным антисоветчикам. Облегчает их деятельность и затрудняет нашу.
_ С товарищеским
приветом…
9 августа 1967 года
«Прошу А.Т. Твардовского вернуться к вопросу о публикации моей работы…»
Секретарю ЦК КПСС
тов. П.Н. Демичеву
Многоуважаемый Петр Нилович!
После нашего с Вами последнего разговора по телефону о моих «100 сутках войны», я, находясь здесь, на Дальнем Востоке, внимательно перечел верстку своей работы и внес в нее некоторые купюры и исправления, связанные с этими купюрами. Я целиком изъял также то место в своих комментариях, где об арестах 1937-38 гг. говорилось как об одной из важнейших причин неудач нашей армии в начале войны. Факты говорят сами за себя и не требуют дополнительного заострения в формулировках.
Сделаны и некоторые другие менее существенные купюры — но эти две — основные.
Я сверил также свои военно-исторические ссылки с последним изданием «Краткой истории Великой Отечественной войны», вышедшим в текущем 1967 году.
Пересылая все свои исправления в «Новый мир», я прошу А.Т. Твардовского вернуться к вопросу о публикации моей работы в журнале, с учетом внесенных мною исправлений. Сейчас речь, разумеется, идет уже о будущем 1968 году, о его первом полугодии. «Новый мир», очевидно, в свою очередь поставит этот вопрос в соответствующем порядке.
Прошу извинить, что пишу от руки, но другими возможностями здесь не располагаю.
_ Глубоко уважающий Вас…
29 августа 1967 года.
г. Находка.
«Кому и зачем нужно ставить меня во все более безвыходное положение?»
Генеральному секретарю
ЦК КПСС
товарищу Брежневу
Леониду Ильичу
Многоуважаемый Леонид Ильич!
В октябре 1966 года я обратился в ЦК КПСС за помощью в связи с неправильными действиями Главлита, запретившего печатать мою работу «Сто суток войны». Почему эти действия неправильны, я излагал в своем письме к Вам; не хочу отнимать у Вас времени повторениями.
В последовавших за этим беседах со мной Секретарь ЦК КПСС П.Н. Демичев, высказав мне несколько критических замечаний, одновременно подчеркивал, что я не должен считать свою работу запрещенной, что речь идет о предстоящем обмене мнениями и практическом разговоре по моей рукописи, и о внесении в нее некоторых корректив.
В ожидании этого практического разговора прошло 10 месяцев. Я дважды перечел свою работу и сделал в ней некоторые исправления и купюры, касавшиеся главным образом пакта 1939 года, о чем еще в августе месяце 1967 г. письменно сообщил тов. П.Н. Демичеву. На вопросы зарубежной печати: когда выйдет моя работа у нас и за рубежом, я отвечал, что не могу назвать дату ее выхода, но могу твердо заявить, что раньше, чем она выйдет у нас, о ее переводе не может быть и речи.
Затем, к этому времени были получены шифровки из Италии о том, что там находится, неизвестно кем и какими путями переправленный туда, текст моей работы. По согласованию с Отделом культуры ЦК КПСС, я отправил письмо в Италию, в категорической форме выразив свое непримиримое отношение к публикации моей работы, где бы то ни было до ее выхода на Родине. Затем, во время поездки в Италию, я, также по согласованию с Отделом культуры и нашим посольством, принял все зависевшие от меня меры к тому, чтобы моя работа не могла обманным путем выйти ни в Италии, ни в других странах, прежде чем я сам не передам для перевода ее текст, после того, как будет решен вопрос о ней и начата ее публикация в Советском Союзе.
После моего письма товарищу Демичеву прошло еще 4 с половиною месяца. А в общей сложности я жду практического обсуждения и решения вопроса уже пятнадцатый месяц.
Моя работа была объявлена, набрана и сверстана в «Новом мире». Она полтора года лежит в издательстве «Советская Россия». Она объявлена подписчикам в 6м, последнем, томе собрания моих сочинений, который должен выйти в конце 1968 года.
Уже второй год, где бы я ни был, в Москве или на Дальнем Востоке, дома или за рубежом, меня, продолжают спрашивать: когда будет опубликована моя работа? Что я должен отвечать?
Мне с каждым днем все тяжелей жить и работать. Я не могу понять, кому и зачем нужно ставить меня, советского писателя, во все более безвыходное положение и делать при этом вид, что ничего особенного не происходит.
Еще раз настоятельно прошу о помощи.
_ Глубоко уважающий Вас.
11 января 1968 года
«Не смог устно объяснить тебе свое душевное состояние…»
Редактору «Правды»
М.В. Зимянину
Дорогой Михаил Васильевич!
Пишу тебе потому, что так и не смог устно достаточно ясно объяснить тебе свое душевное состояние, которое не позволяет мне, без насилия над собой как писателем, взяться за статью, о которой шла речь, и разбирать в ней только одну сторону вопроса, умалчивая о другой ее стороне.
Тебе, как главному редактору «Правды», члену ЦК и просто как человеку, которого я уважаю, считаю себя вправе показать некоторые мои письма, написанные за последние шесть лет и в противоположность многим иным личным и коллективным посланиям нашего времени, попавшие только туда, куда они были писаны.
Кроме этого, посмотри две странички из моего предисловия к собранию сочинений и речь на съезде писателей в том виде, как она была сказана.
Посмотри, пожалуйста, внимательно все подряд. И я думаю, что тебе станет ясно, что я был бы не искренен, если бы по тем же самым, больным для меня как для писателя вопросам писал одно в ЦК и в Союз писателей, а другое — в печать.
Я глубоко уверен, что в интересах советской литературы необходимо изменить неправильную практику, сложившуюся в нашей цензуре, которая слишком часто предъявляет писателям требования, несовместимые ни с правдой истории нашего великого общества, ни с честью нашей советской литературы. И чем скорее это положение будет изменено, тем сильнее станут наши позиции в борьбе с зарубежной и внутренней антисоветской пропагандой и в том числе — с окололитературной подпольщиной и полуподпольщиной. Я глубоко убежден в этом. Но мои соображения на эту тему, к сожалению, пока видимо не для печати. А для печати я писал и буду писать статьи только на те темы, на которые могу писать, не кривя душой. Таких тем в нашей жизни много, большинство. На них я, в меру своих сил и способностей, пишу все эти годы в «Правду».
«Еще раз прошу о помощи…»
Генеральному секретарю
ЦК КПСС
товарищу Л.И. Брежневу*
Многоуважаемый Леонид Ильич!
Год назад, после моего вторичного обращения к Вам, Вы обещали мне решить затянувшийся вопрос с моей книгой «Сто суток войны» лично прочтя ее.
Я хорошо понимаю всю меру Вашей занятости, но все же: как мне быть?
Со времени моего первого обращения к Вам пошел третий год. Со времени моего второго обращения к Вам и посылки Вам экземпляра моей работы со сделанными мною купюрами, дополнениями и поправками — пошел второй год. Последний том моего собрания сочинений, в который входит эта книга, так до сих пор и не набирается. А между тем подписчики должны были получить его еще в прошлом году.
Я дал себе слово, что не напомню Вам о себе раньше чем через год, но этот год прошел.
Не зная, как дальше быть, еще раз прошу о помощи.
_ Уважающий Вас
* Письмо было написано в конце 1968 года. На нем имеется пометка: «не отправлено».
Иллюстрация к статье:
Обсуждение